Взгляните на русского крестьянина: есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна.
Александр ПУШКИН

Шесть тысяч лет хранит земля  гжельская  творения человеческих рук. Найдены здесь гончарные сосуды с тисненым орнаментом времен тех дальне-давних. Первым письменным свидетельством о великокняжеской вотчине Гжели стала духовная грамота Ивана Калиты одна тысяча триста тридцать девятого года от Рождества Христова.
О белой глине здешней писал Михайло Ломоносов: «Едва ли есть земля самая чистая и без примешения где на свете, кою химики девственницей называют, какова у нас гжельская.., которой нигде не видел я белизною превосходнее». Из нее же вывел Дмитрий Виноградов самый первый в России фарфор.
По глинам этим необычайным «пришла» и судьба не рядовая.
Ураганом выжгло смутное время польско-литовского нашествия московские угодья. Современники писали о гжельской волости: «А ныне все пусто». Разорение. Но в который раз поднялась земля из небытия. Вдоль больших дорог да по речным берегам поднялись селения новые. В иной деревне рабочий люд все плотники, в иной — красильщики, в иной — горшечники.
В столице для «алхимических дел царской аптеки» потребовалась глина. И повелел царь Алексей Михайлович: «...во гжельской волости для аптекарских и алхимических сосудов приискать глины». Глины нужные были найдены и в аптекарский Приказ стали поставляться исправно. А сто лет спустя, согласно «скаске» Мануфактур-Коллегии, крестьяне гжельские уже сами изготовляли «глиняную посуду разных сортов: тарелки цветные, чайники, чайные чашки с блюдцами, уксусники..,». Настоящее промышленное производство открыли. Это крестьяне-то, пахари, от сохи оторвавшись. А сколь смышлен и расторопен оказался в этом деле гжельский мужик, история летописует вот что.
Московский купчина Афанасий Гребенщиков завел мануфактуру майоликовую, и тож на гжельских глинах, и на работу нанял тех же гжельцев. А как гжельцы были государевы крестьяне и крепостной зависимости никогда не знали, то, отработав найм, домой возвращались и приносили с собой секрет нового дела. Стали и они майоликой промышлять. Да столь умело, что вскорости купец-фабрикант не выдержал соперниче¬ства с крестьянами. О чем сам и свидетельствовал. «А ныне наделанной посуды остается за нерасходом немалое число, ибо и во Гжеле на подобие такой же посуды множество, и продается в Москве близ Покровского собора (что на Красной площади.— В. А.) под горою в лавках»,
Работали гжельцы «красненький» товар из красной глины; посуду самую разнообразную, презабавные игрушки. Поливали белой эмалью и по сырой еще эмали многокрасочно расписывали. Художество это требовало руки верной, глаза чувствительного, ибо, как и в фресках, править ничего нельзя. Разрисовывали посуду травными узорами да цветочными со птицами причудливыми. В особенности хороши были древней формы сосуды: кувшины-кумганы, похожие на птиц, с округлым плоским туловом на лапках-подставках, с выгнутой шеей-носиком и ручкой-хвостом; и квасники, подобные кумганам, но с туловом, как колесо. А на плечах кумгановых и квасниковых уютно «расселись» лепные человечки: крестьяне, бравые солдаты и дамы в модных платьях. И квасников таких нигде больше не делали.
Снабжали гжельцы майоликой своей крестьян и горожан, а то и к царскому двору посуду поставляли «на фасон заморской, самонаилутчей доброты».
Со временем, однако, майолику стал вытеснять фаянс английский. Да не таков был мужик гжельский, чтобы уступить. Который побойчей, так тот на фабриках секрет фаянса выведал. А кто и своим умишком пробовал дойти. Но создали-таки свой собственный фаянс из белых мест¬ных глин. Да что фаянс. Вон Павел Куликов из Володина фарфор домашнего изготовления «испек».
С полсотни заводов больших и малых основалось тогда в гжельских землях. Крестьянских заводов с мудреной, сложной технологией. Из них вышли крупнейшие российские промышленники Кузнецовы. И там, где заводили Кузнецовы новые производства, основателями новых династий были гжельцы. Не зря зовется Гжель — керамики русской колыбель. Каждый заводчик старался делать на свой особенный манер, с выдумкой и всякими хитростями. Масленки-наседки в виде курочек, хитроумные чернильницы, кружки в виде головы, лампадки и подсвечники, солонки, игрушки детские и взрослые, вазы и кувшины и еще много чего интересного. В те поры привилась привычная для нас сине-белая цветочная роспись и прекрасный цветок, по-гжельски — агашка. Агашка-цветок и улыбался, и печалился вместе с художником, ' радости и беды с ним переживал.
А бед еще выпало много-много. Ко времени Великой Отечественной промысел угас. Казалось, насовсем. Который год пылала Родина в огне. В смертельной схватке сошлись Россия и Германия. И армия, и тыл, и каждый человек — на грани немыслимого напряжения. Вот в это время над умирающею Гжелью склонилися с любовью, будто бы над матерью родною, лекари — ученый Александр Салтыков и художница Наталья Бессарабова. И ожила Гжель. Да не слепой старухой, а синеокой белолицей красавицей. Среди развалин, голода и смерти — возрождение!
Теперь мы привыкли ко Гжели. Во многих домах красуется, да не только в наших пределах, но по всему белому свету.
Мастера и мастерицы сидят за столом и расписывают. Таинство совершают — рождение узора. Великое таинство творчества. Когда расцветет во гжельских сказочных травах прекрасный цветок, то запоет душа. И затянет художник родное: «Вниз по матушке по Волге...» Остальные подхватят. И родится песня. И явится узор — песня в красках. ,
Кисть легка, коли душа ею водит.

Автор: Владимир Анищенков